Выбор

Из книги «Пишу ПРО» А.Габов, М. Хомяков

Этот заброшенный садик я называю приютом бомжей и других людей, потерявших жизнь. Здесь они словно на своем месте, хотя их места априори не существовало. Я прихожу сюда, чтобы спрятаться от мира, который за стенами этого здания. Само место открыл давно, в возрасте шести лет. Тогда, в детстве, заброшенный садик казался оставленной кем-то крепостью, которую мне, как истинному рыцарю предстояло защищать от нахлынувших врагов. Враги были разные, их рисовало мое на тот момент не ущемленное воображение. А теперь?

Теперь – этот нарисованный мир исчез. Исчез с разбитой рюмкой водки, выпитой за свое здоровье. За свой двадцатипятилетний юбилей. С работой, делами, и всей житейской хренью. Воображение уже не рисует – рисует сама жизнь, и в тех красках, в которых ее величеству угодно. А я не художник, и даже не маляр этой жизни. Лишь изредка меняю воду, испачканную краской.

Первый раз вода испачкалась твоей кровью. Никогда не считал ее родной, хоть и носил твое кольцо на пальце. Нас называли такой красивой парой, что мне хотелось блевать от этого лицемерия угловатых людей, которым лишь бы потрещать невпопад. Никогда не считал нас парой. Меня в тебе раздражало многое. В твоем веснушчатом лице не хватало свежести, видимо, поэтому ты предпочла встретить им ветер, выбросившись из окна девятиэтажки. А я в это время спокойно шел по улице, после очередного кувыркания в постели с другой. И возле дома увидел этот окровавленный кусок, имени тебя. Не буду его произносить вслух, это имя я ненавижу тоже.

Второй раз вода разбавилась слезами отца. Этот несчастный инвалид переживал падение давно не моей птички. Винил меня за это. По-моему глупо обвинять человека в самоубийстве другого. Она сделала свой выбор, впрочем, как и я. А отец все не успокаивался и продолжал нести эту ненужную ахинею. Прекратил есть. Болтал лишнего. Видимо поэтому он перестал понимать, где истина, а где ложь. Он создал свой маразматический мир, в котором и погряз, как бесполезная квакающая лягушка в своем болоте. Пришлось пристроить его в тот мир, где его понимают. Там такие же вечно странствующие наполеоны и вечно плачущие мадонны, с горошиной вместо мозгов. Там его братья и сестры по разуму. И там ему легче.

Третий раз вода почернела от грязи. На кладбище ее месили все, проклиная почем зря не успокаивающийся дождь. Хоронили моего брата, хотя трудно назвать братом то решето, которое лежало в гробовой сумке. Я знал, что из тех точек, которые называют горячими, не возвращаются, а привозятся. Привозятся не целиком, а частями: руками, ногами и прочими костями, – так и мне досталось решето вместо брата. Он всегда нравился отцу больше, больше, чем я. Герои нравятся всем, но безмозглые герои нравятся только земле. Вот и я, предавая земле это человеческое мясо, не задумывался о сантиментах, лишь удобрял красными искусственными цветами уже ставшую серо-белой жизнь брата.

Четвертый раз вода неожиданно побелела. Не хочу вдаваться в гнусные подробности причины этого цвета. Мне они также омерзительны, как и видеть каждый раз перед собой сестру в образе проститутки. Я знаю, что ей, как и каждому сопливому существу, принявшему удар утраты нужно постоянное плечо другого, но уже нехлюпающего и крепкого существа. Я никогда не хотел быть плечом. Помочь – мог, но опустившемуся человеку, помогать – только мараться. Ниже того дна, которого она опустилась, не опускался никто в нашей семье. Это финиш финиша. Мне, честно говоря, ее даже не жаль. Сочувствия заслуживают только сильные люди. Слабые достойны лишь презрения. Человек, продавая себя, продает и собственную никчемную жизнь.

Вода пачкалась и в пятый, и шестой, и… разы. Жизнь добавляла новые повороты, новые ухабы, новые взлеты. А я… Я менял воду. Я менял эту мутную, красную, черную воду. Воду всяких оттенков. Ведь жизнь рисовала разными красками, брала разные кисти. Работая так, как мое детское воображение, только теперь без меня.

Приходя сюда, в эту созданную детскими мыслями крепость, я прятался. Прятался от гнусного мира. Вспоминая о прошлом – я ненавидел это прошлое. Но ценил тот выбор, который я сделал. Отлистав назад страницы моей книги, я бы не исправил ни единой строчки, и не стал бы дополнять их.

Сегодня в заброшенном садике я чувствую себя вполне счастливым, пусть для этого приходится вколоть очередную дозу наркотика через тонкую иглу шприца.